Неделю назад в «Донецких новостях» вышла статья «В шкуре переселенца: В Киеве открылась квест-инсталляция "Вмести свою жизнь в чемодан"». Напомним, что суть инсталляции – погружение киевлян в опыт более 1,5 миллионов переселенцев из Крыма и Донбасса. Которые из-за войны в 2014-м в спешном порядке собирали свои чемоданы и уезжали на пару недель (тогда казалось, что все это не надолго).
Жительница Луганска и ее дочь покидают свой дом/ Фото: AFR
Материал наделал много шума: сотни перепостов в социальных сетях, еще больше комментариев. Абсолютное большинство переселенцев не оценили идею с инсталляцией и возмущены – как можно пиариться на чужом горе:
Оксана: «Бред какой-то, нашли во что поиграть. Война – это горе, поломанные судьбы, разочарование и боль»; Адександр: «Чужую беду превратили в игру и фарс»; Константин: «А следующий квест запилят в Мечникова? Собери бойца АТО из разных частей?».
А вот у организаторов своя правда. «Целевая аудитория проекта – жители крупных мирных городов Украины, у которых, к счастью, нет опыта вынужденного переселения. В описании инсталляции указано, что мы не советуем проходить ее переселенцам из-за пережитого травматического опыта. Мы понимаем, что не можем в полной мере передать всю боль и ужас, который пережили ВПЛ. Наша цель – языком искусства и эмоций вызвать сочувствие и способствовать взаимопониманию украинцев с новыми соседями… Еще одной целью проекта является включение проблем переселенцев в повестку дня медиа. Ведь эта тема все реже появляется в информационном пространстве Украины. Это, в свою очередь, вызывает в обществе ложное убеждение, что проблемы переселенцев уже решены», – объяснились в общественной организации Internews Ukraine.
Мы собрали истории переселенцев из Донецкой и Луганской областей, живущих в разных городах нашей страны. Они вспоминают тот день, когда собирались свои чемоданы: у одних было несколько дней для принятия решения – уезжать или оставаться, у других – всего лишь несколько часов.
Оксана, до войны жила в Антраците (Луганская обл.):
– В 2014 году дочке было 4 года, сыну Богдану – 1,5 месяца. Ему на тот момент сделали операцию на головном мозге. Мы год не решались бросить все и уехать. С дочкой и больным сыном (теперь он с инвалидностью – лежачий), я сидела в подвале, когда шли бои. Спала с детьми в коридоре возле двери на полу, если вдруг снаряд прилетит в квартиру.
В Луганске, когда шли захваты военкоматов, вокруг стреляли, вся детская областная больница с тяжелыми детьми сидели в подвалах. Никто не знал, как уехать домой. Мы за день спускались по 3 раза в подвал с тяжело больными детьми. Кто-то не выдерживал, забирал выписки, и уезжал домой. Мы с Бодей оказались самыми стойкими, «выписались» последними – 8 июня, когда немного все утихло.
В августе были жесточайшие бои: у нас под окном упал снаряд, я чудом вовремя выскочила в коридор с младенцем на руках и таким образом остались живы. Сидели как на пороховой бочке весь год. Мы даже не думали и не составляли списки, что с собой брать. Благодаря волонтерам еле выехали в 2015-м.
С тех трагических событий прошли годы. За это время мы с мужем стали сильнее, наша семья – крепче. Мы жить не можем без нашего Богданчика, хоть и были у меня плохие мысли. Сын это чувствует. Когда меня накрывает очередной раз, Бодя начинает ко мне обращаться, по-своему, пытается рукой до меня дотянуться или дотронуться. Его глаза, взгляд, бормотание меня останавливают, и я понимаю, что от него мне никуда не деться. Это мое, родное, моя кровинушка, мой крест, и я его понесу, пока есть силы. А прошлое закопаю глубоко и надолго, теперь у нас другая жизнь.
Квест – это не игра, это наши жизни, реальность. Эти квесты переселенцы проходят в реальности, когда пытаются найти жилье, оформить документы, устроиться на работу. Унижение и боль – вот что мы испытываем все эти 5 лет. Родных не видим. Многие умерли за это время, а мы так их и не увидели.
Мария, до войны жила в Донецке:
– Кошку ловила почти час. В последний момент вспомнила, как ловят страшных диких зверей – накрывают покрывалом. Загнала в угол, кинула покрывало, сгребла. Вызываю такси. Диспетчер говорит: «А вы знаете, что поезда не ходят? Не будет вашего поезда, не надейтесь».
Все же еду на вокзал. Никто не знает, будет ли поезд. Ждем несколько часов. Нас гоняют по вокзалу, как стадо, – в подвал и обратно. Запрещают пользоваться телефоном. Со мной рядом дедушка, впавший в детство, ничего не понимает. Дочь его, а с ней еще бабушка и кот. Автоматчик орет на деда, отбирает телефон. Коты, дети, старики...
Поезд пришел. Предпоследний. Через день поезда ходить перестали. Ехали без остановок 18 часов до Харькова вместо обычных 6-ти. И это мне еще сказочно повезло.
Так что сбор вещей – это не квест, это так, разминка.
Елена, до войны жила в Донецке:
– А ведь мы действительно за считанные минуты паковали свой нехитрый скарб. 11 июля 2014 года. Помню все, как сейчас. За окном громыхало, руки тряслись, дети плакали, собака лаяла, кошка мешалась под ногами. Каждые 5 минут созвон с близкими: все ли в порядке. Если через 5-7 гудков не отвечали с той стороны, руки тряслись еще сильнее. Пока не окажешься в чужой шкуре – не поймешь. Я не желаю никому проходить по нашему пути, даже иногда...
Наталья, до войны жила в Славянске (Донецкая обл.):
– Все четко помню, как будто это было вчера. Я беременная на седьмом месяце, огромный живот. Уже одна, в разводе. Со мной еще мои трое детей. Шикарная цветущая весна, солнце, на носу каникулы, дети очень хотят гулять, но за окном стреляют! Город опустел. Дети просят погулять хотя бы возле двора, а я молю Бога, что бы нас вывезли. Денег нет совсем. Едим один рис.
Воет серена каждый час, предупреждая об обстрелах. Я говорю: «Дети нас обязательно вывезут, нас спасут, нам помогут! Терпите, к окнам не подходите». В горле ком, все сперто до боли в груди. Реветь нельзя, панику сеять в детях нельзя, они и так напуганы. «Мамочка, ты все путаешь, это не обстрелы, какая война!? Это, наверное, салюты кто-то пускает», – говорят мне дети.
Вечером звонок. Звонили из церкви «Добрая весть»: «Наташа, за ночь собирай все необходимое, мы вас вывезем из города в Киев». Один огромный чемодан, и только самые необходимые вещи мне и моим детям. Подружка моих детей начинает плакать и просится с нами. Мама в 5 утра приносит ее чемодан и подружку Аленку. Она тоже с нами уехала. Нас посадили в автобус, который был обклеен белой бумагой с огромными надписями «ДЕТИ и ЖЕНЩИНЫ». Кто-то рядом плакал.
Игорь, до войны жил в Луганске:
– Мы даже золото не взяли в кубышке. Зато я успел забрать сварочный аппарат, болгарку, кабель, инструмент – потому как понимал, что мы не нужны никому. И чем дальше от фронта, тем неудобнее ты для окружающих.
А вообще это особые ощущения. Как в помутнении тянешь все, что попало. Не понимаешь, что нужнее – одежда или еда. В моем случае это были инструменты. Я понимал, что бесплатное жилье будет соответствовать такому же качеству. И в любом селе руки нужны. Но судьба распорядилась иначе. Две недели по селам, а с первыми деньгами – в столицу.
Я знаю случаи, когда у нас люди в глубоком возрасте, чтобы выжить, переплывали реку (120 метров). Представьте двух стариков, которые обнявшись, стоят на берегу босые. Они отдали все, чтобы стоять на своей земле в Украине. А теперь представьте какого-нибудь чиновника в паспортном столе или в Пенсионном фонде, который наверняка встретился им. Моей жене не вклеивали фото в паспорт без дополнительных доказательств личности. Я когда смотрел в глаза сотруднику Пенсионного фонда, вспоминал тех стариков у реки. Там наши солдаты им помогли, перекрыли огнем, чтобы снайпер не убил, дали им еду и одежду. А тут кто им поможет? Эта особа в окошечке?
Мои дочки от фейерверков год на пол падали. Самый страшный звук – это щелчок «Кока-колы». Так отстегивается парашют от направленного снаряда Смерч. У тебя есть две секунды. И ощущения после взрыва, что ты жив и цел. Один раз разрыв застал врасплох. За долю секунды понимаешь, что не успеваешь спрятаться. А самое страшное, что ты не один – жена и дочери. Мы все крепко обнялись, и я придавил всех к стене дома. И тишина после разрыва. В тебя входят осколки. Но боли нет, есть надежда, что все целы и в тоже время страх, что могло случиться непоправимое. Еще страшно слышать вой человека, особенно вой мужчины. Ты понимаешь, что к кому-то в дом пришла беда. И это все вроде рядом и в тоже время дорога на соседнюю улицу – длиною в жизнь. В прямом смысле.
Наталья, до войны жила в Донецке:
– Центр города, первый день после выбора президента. Бомбят, горит стадион. Мы, мамочки с больными детками, не понимая, что происходит, гуляем под грохот тогда еще непонятного чего. Понимание ситуации наступает позже.
Четвертый этаж детской областной больницы. Вечером собираю пакет с необходимым и продумываю, как быстрее в случае обстрела спустить ребенка в укрытие. Это гардероб в подвальном помещении. На меня смотрят как на безумную. Три ночи, больше не выдерживаю. Не долеченного ребенка под неимоверный гул военных самолетов над городом, увожу тогда еще в мирный город. Неделю не выхожу со двора. Собрав себя и сумку, вывожу ребенка тогда еще с красивого железнодорожного вокзала. В отпуск. Пять лет уже «отдыхаю»'.
Светлана, до войны жила в Донецке:
– У меня было 8 минут. Именно столько было времени, пока приехало такси. А за полчаса до этого замешивала блинчики, пока не позвонила подруга и не стала кричать, чтобы мы с сыном уезжали, потому что сейчас у нас будут обстрелы. Она мне кричала в трубку, что у них горит уже заправка, школа и супермаркет. А потом я увидела черное небо от ворон и услышала «бахи», отдающие эхом.
Ватные ноги, тошнота и нужно было что-то делать. Я набрала номер такси и собиралась 8 минут. Мы ехали по пустому городу, подбирая и подвозя по ходу каких-то людей. Я ехала с Абакумова на Ветку к брату. Я тогда не знала, что там тоже будет «весело».
На следующее утром мы уехали на море. И у нас не было чемодана. Был пакет с документами, там еще куртка, купальник и ноутбук.
Мой муж не поехал с нами, потому что дома были кот, кошка и пятеро еще слепых котят. Он рассказывал, как они все вместе во время обстрелов сидели. А когда кота выбросило взрывной волной, муж его под обстрелами сутки искал. Нашел под домом в кустах.
У моего брата был потрясающей красоты аквариум и он первое время просил кормить рыбок. Все время спрашивал не за вещи, которые остались в квартире, а как рыбки. Но квартира была недалеко от аэропорта и ездить, чтобы кормить рыбок, становилось все опасней. И брат перестал просить, но я видела, как ему было больно.
Анжелика, до войны жила в Ясиноватой (Донецкая обл.):
– Я уезжала с двумя сыновьями – 2 и 4 года, а еще свекровь не от мира сего, собака, два чемодана и велосипед. Я не смогла забрать кошку. Ей было 17 лет, и ветеринары отказались делать прививку. Мне плевать на микроволновки, посудомойки, квартиры. Моя Мышка умерла без меня. Я не вернулась туда больше. Это – моя вина и мои слезы все 5 лет.
Екатерина, до войны жила в Донецке:
– После ночи, проведенной в подвале, я с детьми вышла на улицу. Город весь в чаду, все тянутся в сторону железнодорожного вокзала. И мы по инерции тоже пошли. Было очень страшно. Люди все отрешенные, понятно было без слов, что никто не спал – ни взрослые, ни дети, ведь все сотрясалось так, что в ушах звенело. Возле вокзала стояли автобусы. Мы сели в тот, где были места и поехали в южное направление. С собой были документы, деньги и первое необходимое для детей. Думали на две недели, не дольше, но уже в августе будет 5 лет. И если честно, я и по прошествии этих лет боюсь снова оказаться в той же ситуации. Сегодня нет и 10% уверенности в завтрашнем дне, что он будет мирный и спокойный. Кто не прошел это кошмар, никогда не поймет, что в его стране идет война.
Надежда, до войны жила в Луганске:
– Мы не могли вещи собрать. Всю ночь просидели в подвале. С собой была сумка с документами, тормозком и теплыми вещами для детей. В 4 утра вылезли из подвала, а квартира разбита. В темноте, среди кирпичей, кое-какие вещи пособирала. Себе ничего не нашла. Так и уехали, в чем в подвале сидели.